Публикации в прессе
Письма бывших алкоголиков
Вместо предисловия
У моей знакомой был шок: возвращаясь вечером домой, она по дороге к лифту споткнулась о тело. Абсолютно недвижимое и, похоже, бездыханное. Знакомая, женщина отзывчивая, предположила самое страшное — что человека только что ограбили и убили. Вызвала милицию. Приехавший через три минуты наряд, не прикасаясь, профессионально-брезгливо оглядел тело, укоризненно сказав знакомой — женщина, у нас и своей работы хватает. А что касается этого (кивок вниз), то его в вытрезвитель надо. Там тело проспится и утром уйдет в поисках новых сюжетов. «А как же?» — вопросила знакомая. В ответ ей глубоко вздохнули и ответили: знаете, сколько таких тел каждый вечер по городу валяется? Вагоны.
О пьянстве сейчас говорить не принято. Может быть, потому, что не модно. Может, потому, что при сильно пьющем президенте [Б. Н. Ельцине — прим. ред.] обсуждать этот порок — все равно что Родине изменять. Тем более что поводов куснуть власть у нас и без пьянства более чем. Дума обсуждает документ «Основы алкогольной политики Росиии» (поскольку антиалкогольной политики у страны нет), единственный специализированный журнал «Трезвость и культура» выходит тиражом полторы тысячи экземпляров (это на всю Россию!), только что в Норильске наркологию слили с психдиспансером — ну не нужны сейчас медицинские учреждения, врачующие алкашей. И вообще любые попытки завести в кругу знакомых разговор на тему пьянства и как с ним бороться пресекаются — мол, довольно с нас этой пропаганды, натрезвенничались. Веселие Руси есть, как известно, питие, и вообще — не заслать ли нам гонца?
С алкоголизмом на государственном уровне уже, похоже, разобрались. Журналисты об алкоголизме тоже не пишут — куда лучше о куда более экзотичной, драматичной и инфернальной наркомании. Вопрос решен, похоже, раз и навсегда — кто хочет, тот пьет, кто не хочет, тот не может. Последний выбор России. И сейчас никто даже приблизительно не скажет, сколько у нас алкашей и кандидатов в оные. Одни считают, что процентов тридцать, люди более сведущие — что не меньше восьмидесяти российских семей, где хотя бы один из членов регулярно приходит домой «на рогах». Среднее арифметическое — выпивает как минимум каждый второй гражданин. С чем я нас и не поздравляю.
Пять лет назад я писал материал «Трезвость-93» — интервью с Лилией Вениаминовной Савчиковой, единственной в крае ученицей великого нарколога Довженко и председателем норильского Общества трезвости и здоровья. Пять лет прошло. Многое изменилось. Государство отменило и вернуло алкогольную монополию. Пьющего Ельцина переизбрали на второй срок. Общество трезвости выселили из офиса в Городском центре культуры в кабинет площадью 12 кв. м. (там сейчас Савчикова и ведет прием). Неизменным осталось, пожалуй, одно — пациентов у доктора Савчиковой меньше не стало.
Впрочем, и говорить о проблеме алкоголизма Савчикова сегодня не считает нужным. Во всяком случае, не обсуждает вопрос вопросов — отчего люди пьют горькую. Пьют себе и пьют, а которые хотят бросить — тех Лилия Вениаминовна и лечит. Такое у нее теперь библейское восприятие российского и норильского пьянства. Не судите, да не судимы будете.
— Вы, журналисты, совсем с ума сошли, — говорит она мне. — Раньше хоть как-то пытались объяснить людям: ничего хорошего в пьянстве нет. Теперь же открываю «Комсомолку» — а там на целую страницу исследование, кто из великих пил и сколько: и Карл Маркс, оказывается, и Александр Македонский... Очень познавательная информация для юношей, обдумывающих житье. И вообще все чаще приходится слышать, что, мол, и борьба за трезвость при Горбачеве была не нужна. Нужна или не нужна, а средняя продолжительность жизни среди мужского населения тогда выросла. И смертность по стране на двести тысяч снижалась — ежегодно! За пять лет — миллион мужиков не спились. Мало? А вот какая сейчас смертность от алкоголизма — никто писать не торопится. Лучше про Маркса, про Гоголя — жизнь замечательных алкоголиков...
Сегодня доктор Савчикова принимает пациентов в Центре здоровья — из помещения, за которое норильские борцы за трезвость хлопотали пять лет, их в конце концов изгнали. В узком коридоре не протолкнешься — очередь. В сейфе у Савчиковой лежит толстая папка — переписка с местной властью на предмет предоставления городскому Обществу трезвости и здоровья хоть каких-то квадратных метров для работы. Последний ответ на свои просьбы она получила еще от Попова — тот все же был врачом и, говорят, к идее трезвости относился с симпатией. Из новой администрации Савчиковой отвечают добрыми советами.
Сама же Савчикова уверена, что лозунг «Пьянству — бой» сегодня несостоятелен как никогда: общество воспитано в убеждении, что пьянство — одна из истинно и исконно мужских доблестей. Человека пьющего заклинания о вреде пьянства тоже не сильно колышат — он уже сам решил, что ему вредно, а что нет. Вообще проблема пьянства — проблема, на мой взгляд, метафизическая. В сущности, это даже не социальная, не семейная и не производственная драма. Это проблема человеческого выбора — пить или не пить. Человек внутренне понимает, что на что он меняет, отдавая предпочтение водке. И совсем не обязательно говорить человеку, какой он плохой, когда пьяный.
Куда важнее — сказать ему, какой он хороший, когда не пьет. Дать ему понять, КАКИМ ОН МОЖЕТ СТАТЬ, если бросит пить.
Вот, собственно, здесь мы и подошли к главному. Главное — это письма бывших пациентов Савчиковой, бросивших пить с ее помощью. Писем много — в квартире Савчиковой папки с письмами выстилают пол в комнате. Там не только письма — есть еще анонимные анкеты. Это доктор Савчикова проводит такие социологические опросы. Самые потрясающие признания — в графе «нравится ли вам трезвая жизнь?»: «я чувствую себя человеком», «я увидел луч жизни в окне», «жизнь становится проще, а голова чище», «я стал нужен всем, кого знаю».
Возможно, здесь ненароком задета самая онтологическая проблема нашего общества — «я стал нужен всем»: что если неприкаянность, невостребованность и неустроенность в новой жизни — следствие пьянства, а не причина его? Не задумывались?
Но вернемся к письмам. С разрешения Лилии Вениаминовны я просто приведу цитаты из некоторых — изменив имена (врачебная тайна). Есть целые исповеди, есть письма в стихах, немудреные слова благодарности и общее ощущение какого-то прорыва, всплеска эмоций, страсть неподдельная — как будто человека много лет держали взаперти, и вот он выбежал на воздух, на свет, машет руками, бессвязно говорит и смеется. Это письма счастливых людей. И на мой взгляд именно они на сегодня — один из немногих публичных аргументов в пользу трезвости. И один из самых убедительных доводов — точно. Читайте.
Выдержки из писем доктору Савчиковой Л. В.
«Пишет Вам Алексей, которого, помните, Вы отказались принимать. Я приехал на прием из глухой деревни. На первых порах после лечения было трудно. Деревня у нас маленькая, и мне самому пришлось устанавливать порядки в компаниях. Сейчас вся общественность смотрит на меня, я имею в виду — в лучшую мою сторону!»
«После кодирования я устроился таксистом на личной „Волге“. Сейчас уже купил себе вторую. Жена и дети очень рады за меня».
«Писем я не пишу уже лет 20, со времен службы в армии, но вот решил Вам написать... Иногда ночью я просыпаюсь в холодном поту — мне становится страшно, что прошлое, от которого меня избавили, может вернуться. Я испытываю потребность поделиться своим состоянием, рассказать о том страшном сне, в котором я провел несколько десятилетий. Удивительнее всего полное безразличие к водке — могу в магазине стоять рядом и даже не думать о ней».
«Каждый день я встаю с чувством, будто заново родился. Вспоминаю свое пьянство как тяжелую болезнь, бред, горячку, ломку души. Не люблю вспоминать, как жил, как пил — от одних воспоминаний начинается головная боль».
«Пошел второй год, как я не пью. Появилось много дел, до которых раньше не доходили руки. Мне дали самый высокий разряд на работе — сказали, что знаний у меня более чем достаточно, но раньше отпугивали мои выпивки. Мужики на работе как пили, так и пьют. Поначалу пытались зазвать меня, насмехались, но ничего не получилось. А сейчас я смотрю на них и понимаю, как правилиьно поступил в свое время, выскочив из этого заколдованного круга. Ведь свою судьбу каждый выбирает сам».
«До кодирования я был уверен, что у меня постоянно высокое давление. Сейчас вообще не чувствую давления, дышу легко, сердце не болит. А главное — душа на месте».
«Я страдал сам и заставлял мучиться своих самых близких людей. А сейчас смотрю на пьющих людей с укором и презрением — неужели, думаю, они не понимают, на что тратят лучшие годы своей жизни!».
«На свадьбе дочери муж не пил. Сватья все сокрушалась — мол, как же это Ваня совсем не будет пить. А муж отвечал всем — мол, я свое уже выпил. Когда после свадьбы возвращались домой, в подъезде возле лифта лежала разбитая бутылка водки. Муж посмотрел, принюхался, и вдруг говорит — гадость-то какая, аж противно. Я ушам своим не поверила. Мой муж назвал водку „гадостью“! Я была счастлива. Очень счастлива. Как будто не у дочери сегодня свадьба, а у меня».
«Я согласился на лечение только чтобы избавиться от бессонницы — за последние три года у меня не было ни одного трезвого сна, я засыпал, через полчаса вставал, не мог уснуть и пил. После кодирования впервые за много лет я заснул спокойно и проснулся с таким ощущением, будто проспал тысячу и одну ночь».
«Боже, как я счастлива! Если бы вы знали, как я счастлива! Мне ничего не надо скрывать в своей жизни, мне не надо придумывать отговорки и объяснения, не надо ни от кого прятаться! Когда я пила, я жила двойной жизнью: первая — на людях, вторая — для себя. И эту вторую жизнь я тщательно скрывала от тех, кто окружал меня в первой. А сейчас... Я выхожу на улицу, я очень полюбила ходить по улицам. Я прихожу к своим друзьям, читаю, помогаю соседям. Дни стали короче — я не успеваю сделать всего, что напланировала. И впервые за много лет я стала весело и беззаботно смеяться».
«Хочется жить и любить, дарить тепло и ласку. Когда я пила, я была уверена, что ЭТОГО уже никогда у меня не будет».
Подготовил Владислав Толстов, «Заполярная правда», 1998